УЗНИК

УЗНИК

Ганс в одиночестве сидел в круглой подземной камере. Высоко над ним, через недосягаемое отверстие проникал свет, так что в ясный день было достаточно светло, чтобы он мог довольно хорошо видеть. Когда его из ослепительного света впервые привели сюда из другой камеры, эта темница также показалась ему совершенно тёмной. Но, когда его глаза привыкли к темноте, он понял, что в этой повой камере есть свет. Здесь он сможет писать письма, если только ему удастся достать бумагу и чернила. Он надеялся, что сможет уговорить тюремного сторожа принести их. Конечно, чего ему больше всего хотелось, так это получить обратно свой Новый Завет, но это, похоже, было невозможно.

Его перевели в эту уединённую дыру потому, что тюремным чиновникам казалось, что он подстрекал других заключённых. Ганс этого опасался, особенно когда Янен вернулся в камеру и рассказал Гансу, как смело он разговаривал со своими мучителями. Когда священники расспрашивали его о причастии, Янен сказал им, что если бы они покрыли весь стол своими облатками для причастия, он сдул бы их на пол. Этот ответ привёл священников в ярость. Вскоре после этого, обвинив Ганса за дерзость Янена, они перевели его в эту одиночную камеру.

Ганс смирился со своей участью. Он знал, что ему не удастся избежать смерти. Его приговор к смертной казни был лишь только вопросом времени. Полностью покорившись этому, он почувствовал, как его наполнила радость. Он был в руках Божьих. Ничего такого не могло случиться, чему бы Бог не повелел быть.

Темница Ганса была пустой и голой. Он сидел и спал на твёрдом земляном полу. В камере стоял скверный запах, к которому он так и не смог привыкнуть. Несмотря на то, что было лето, в камере было холодно. Она находилась глубоко под землёй, и влага от реки, протекавшей неподалеку, постоянно просачивалась внутрь. Но, несмотря на всё это, он иногда испытывал такое счастье в Господе, что его темница казалась ему дворцом. Он никогда раньше не знал такой радости в своих отношениях с Богом, даже тогда, когда пережил рождение свыше.

Конечно, были долгие однообразные часы и дни. Когда его впервые привели в замок графов Фландрии, он начал считать дни с помощью кусочка верёвки. Каждый день он завязывал маленький узелок. Каждое воскресенье он завязывал большой узел. Он уже начал подходить к концу верёвки. Как же он будет считать, когда верёвка закончится? Это беспокоило его больше, чем его мучители-католики.

Наконец, он развязал все маленькие узелки и перевязал все большие узлы, оставив их на одном конце верёвки. Затем он, как бы начиная новый отсчёт времени, завязал маленькие узелки только на дни, которые прошли после последнего воскресенья. Таким образом у него была запись всего времени,

уже проведённого им в тюрьме, и, кроме этого, длины веревки оставалось ещё достаточно.

Иногда, чтобы обмануть время, Ганс пытался вспомнить, что произошло за эти недели, обозначенные узлами, отсчитывая их один за другим.

Монахи уже много раз его допрашивали и ему хотелось вспомнить всё, что тогда было сказано, если вдруг у него появится возможность написать об этом в письмах. Очень часто он повторял по памяти те места Писания, какие знал, и пел те гимны, какие мог вспомнить. Он жалел, что не выучил больше, когда у него была такая возможность. Но основную часть своего времени он молился. Раньше молитва не значила для него так много как сейчас. Никогда раньше он не был таким покорным воле Божьей.

Люк в потолке темницы открылся. Сердце Ганса заколотилось. Это было не обычное время, когда в ведре ему опускали еду и воду. Через отверстие была брошена верёвочная лестница, которая, развернувшись и качаясь, зависла почти до пола камеры. Затем в отверстии показалось лицо старого тюремщика со светильником.

Ты можешь полезть вверх по лестнице? - Думаю, да.

Тогда давай, полезай сюда. Они опять хотят поговорить с тобой.

Тюремщик держал свой фонарь внутри, за люком, чтобы Ганс мог лучше видеть.

Ганс почувствовал себя счастливым. Он был рад всему, что нарушало однообразие его одиночного заточения, даже если это были допрос и насмешки мучителей.

Сопровождаемый стражем, он оказался в другом помещении для допроса. По дороге он увидел инквизитора Питера Тительмана, направляющегося во двор замка, под руку с каким-то человеком. Сначала Ганс не узнал второго человека, но когда тот повернул голову, Гансу удалось хорошо рассмотреть его лицо.

Это был Андреас, тот Андреас, который ходил вместе с ними расклеивать письма в центре Гента той дождливой ночью, Андреас, которого арестовали вместе с Гансом и другими на собрании в лесу. Но по тому, как выглядел Андреас, было не похоже, что он терпел какие-то лишения или тяжёлые испытания в заточении. На нём была даже другая одежда, не та, в которой его арестовали. Почему он так дружелюбно беседовал с Тительманом? Почему он так свободно расхаживает повсюду?

Ганс был ошеломлён. Он уже давно осознавал, что кто-то наверняка предал их тем воскресным утром в лесу, но мысль о том, что Андреас мог быть предателем, не укладывалась у него в голове. Чувство радости покинуло его. Он больше не хотел говорить с инквизиторами. Когда он в ожидании стоял у двери комнаты, где производили допрос, он молился о том, чтобы Господь дал ему нужные слова. У него самого больше не было никаких слов.

Ганса проводили в комнату. Двое монахов и изысканно одетый господин сидели за столом на чёрных кожаных стульях, высокие спинки которых увенчивали деревянные кресты. Ганса усадили и сообщили, что господин был советником.

Один из монахов начал записывать всё, что говорилось. Другой монах сказал:

- Меня зовут Ян де Крук. Мы пригласили тебя сюда, чтобы обсудить твоё вероисповедание.

Я уже несколько раз говорил вам, что не намерен делать это здесь.

Не обращая внимания на ответ, монах продолжал:

Я официально требую, чтобы ты ради твоего крещения и всего святого обсудил сейчас с нами христианское учение.

Вы просите меня, -- сказал Ганс, -- «бросать жемчуг перед свиньями», чтобы вы могли топтаться по нему. Нет, Господь запретил мне делать это. Я считаю, что Слово Божье слишком драгоценно. Оно дано не для того, чтобы Его поносили и насмехались над ним, как это делаете вы, когда вам говорят истину.

Снова игнорируя то, что сказал Ганс, монах начал во второй раз:

- Я официально требую, чтобы ты ради твоего
крещения и всего...

Вы что, пытаетесь загипнозировать меня, -перебил Ганс, повторяя одно и то же снова и снова? Это таким методом вы заставили моих двух младших братьев и сестру вернуться в католическую церковь? Должно быть, это произошло благодаря этим настойчивым требованиям. Они ещё не могли дискутировать о доктрине.

Ты хвалился, — сказал монах, неодобрительно качая головой, - в том письме, которое вывесил
публично, что хотел бы на виду у всех поспорить с вами. Почему же ты не хочешь спорить сейчас?

Монах, я до сих пор хочу всем своим сердцем защитить и отстоять мою веру публично, перед огромным пылающим огнём. Тот, кто не учит согласно Слову Божьему, был бы брошен в него. Если бы тебе пришлось спорить со мной, рискуя оказаться в огне, то, боюсь, что ты бы не только качал головой, а задрожал бы от страха!

Советник, который до этого момента молчал, сказал:

Нет, Ганс, у нас нет ни малейшего желания давать тебе возможность спорить публично. Ты
сейчас в нашей власти.

Понимаю, — ответил Ганс, — я в вашей власти. Тот, кто попадает в ваши руки, не может получить избавления, не потеряв при этом либо своё тело, либо душу.

Ганс, зачем ты препятствуешь работе Божьей? — снова начал монах.

Какой работе Божьей? Мучения и сожжение живьём у столба — это не Божья работа, — ответил Ганс.

Ах, как ты ошибаешься. Дай-ка я прочитаю тебе кое-что из Нового Завета, который ты так
любишь. Он заповедует нам сжигать еретиков, покидающих нашу церковь.

Монах долго листал страницы Нового Завета и, наконец, нашёл нужное место.

Здесь говорится: «Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают».

Монах победно посмотрел через стол на Ганса.

- Нет! -- уверенно ответил Ганс. -- Этот отрывок не о гонениях. Здесь говорится о низвержении грешников в ад в Судный День. Неправильное истолкование Божьего Слова, что только что сделал ты, — это богохульство. Павел верно пророчествовал о тебе, Ян де Крук, когда сказал, что люди станут самодовольными, гордыми, богохульниками.

На мгновение воцарилась тишина, пока монах пытался овладеть собой. Он был уверен, что Ганс будет поставлен в тупик этим местом Писания, но этого не случилось. Внезапно монах вскочил и истошно завопил:

- Глупцы! Глупцы! Еретики! Еретики — вот вы кто!

Ганс, откинувшись на спинку стула, спокойно произнёс:

Гляди-ка! Разве это не превосходный духовный наставник! Павел говорит, что учитель должен быть воздержанным и негневливым.

Советник резко посмотрел на монаха:

- Ян де Крук, не произноси больше ни слова. Я думаю, у нас было достаточно споров на сегодня. Пусть заключённого отведут обратно в темницу.

Затем позвали сторожа, и вскоре Ганс уже спускался вниз по верёвочной лестнице в свою дыру.

Введение

Предыстория рассказов

Во Чреве Кита

Глава 1 - Новости

Глава 2 – Огонь на площади Верла

Глава 3 – Шесть писем